Главный лов Сельди производится в настоящее время в Немецком море. Этим ловом занимаются более 150000 чел., а годовой улов С. простирается до нескольких миллиардов штук. Ценность ежегодной добычи С. определяется на сумму ок. 14 млн мет. руб. Наиболее распространённый способ лова — плавными морскими сетями, длиной в несколько сот саж.; С. запутывается в эти сети. Голландцы солят пойманную С. тут же на судах, в которые грузятся бочки с солью. Почти живая С. зябрится, то есть у неё вырывают ножом жабры; зябреную С. бросают в бочки, с перекладкой солью; судно возвращается домой лишь после того, как весь запас бочек будет заполнен С. Шотландцы доставляют весь залов С. на берег обычно в день лова. Здесь рыба поступает в солильни, где и приготовляется такими же способами, как голландская. Существенная разница заключается в том, что С. зябрится не живая, и кровеносные сосуды не кровоточат, как при зябрении живых сельдей. В этом последнем случае посоленая С. отличается белизной и нежностью мяса. Посол С. в Шотландии делается также сухой солью непосредственно в бочки и без применения охлаждения. Наконец, в Норвегии зябрение заменяется простым вырыванием перемычки между головой и туловищем внизу жабр, которые не вырезаются. Как поэтому, так и потому, что здесь лов производится чаще громадными неводами, которыми перегораживаются целые фиорды (морские заливы) и рыба ловится с набитым пищей желудком, — норвежская С. ценится значительно ниже, и она хуже качеством. Главными центрами сельдяного промысла и торговли в Голландии служат Флаардинген и Маасфлюис: из этих мест выходит сельдяной флот на лов рыбы, и сюда же наловленная С. свозится, и здесь происходит продажа товара; в Шотландии наиважнейшим портом является Фрэзербург, в котором имеются колоссальные солильни и склады шотландской С. В Норвегии сборным для С. пунктом является Христиансунд, но главным центром торговли С. является г. Берген. В России промышленные размеры имеет лов мелкой С. в Белом море (развозится по России под названием копчушки), лов салаки и кильки (Cl. sprattus) по берегам Финского и Ботнического заливов. Из кильки готовятся весьма распространенные жестяночные консервы (соленая с примесью пряностей килька) и кроме того много её готовится в копченом виде; многие заводы Прибалтийских губерний России и всего побережья Пруссии и Померании заняты приготовлением впрок этой рыбы.

Речная сельдь

Clupea pontica и Clupea caspia Eichw. Оба вида обыкновенно ke различаются; только в низовьях Волги некоторые опытные рыбаки называют первую черногубкою или черноспинкою, а гю-педнюю — желтогубкою, краснощёчкою, железнякам. Вообще : в низовьях Волги — бешенка, весёлка, железнща; в Пензенской 5.- бешеная, веселая рыба; у Даля также названа медуничншам. Голеная известна под названием астраханской сельди. В Южной РОССИИ (б. ч. Cl. pontica) — сельдь, селедка, оселедец, оселедня; возрастам: пластунец, пузанок (вероятно, только Cl. caspia), почковая (тачек), или мерная, сельдь, самая крупная — буркунец, ешак, залом; в Одессе такжеруссак; в Очакове и Херсоне 2-годов. ;ельдь — подтумок. Польсдс. — следзь, таг. — джулер-балык; в Феодосии -май-балык. Калм. -ма-балык, мя; чувашек. — темир-пола.

Под этим названием известны у нас две весьма, впрочeм, сходные между собою рыбы из семейства сельдевых, которые принадлежат к числу проходных рыб и входят невероятными массами в реки, впадающие в Каспийское и Черное моря, особенно Волгу и Дон.

Оба вида эти, впрочем, еще не очень давно приобретшие себе большое промышленное значение, подобно другим рыбам сем. сельдевых, имеют сильно сжатое с боков тело, покрытое крупною, но нежною чешуёю, мелкие, нередко легко спадающие зубы и ряд зубчиков на средней линии брюха.

Что же касается отличия между обеими сельдями, то оно вообще незначительно. Черноморская сельдь, Clupea pontica, которая водится, впрочем, и в Каспии, имеет более узкое, удлиненное и заметно вальковатое туловище, вышина которого около 1/5 всего тела с хвостовым плавником, более крупные и многочисленные зубки, которые находятся и на нижней челюсти, меньшее количество тычинок на каждой передней жаберной дуге (35-55), очень прочную чешую и, наконец, более темную спину; позади жаберной крышки находится только одно черное пятно, а часто и того недостает.

У каспийской селедки, Clupea caspia, более редкой в Черном море, тело очень широкое (высокое) и у крупных неделимых составляет до ‘Л длины всего тела (с хвостом); кроме того, оно слегка сжато с боков; зубы очень мелки, и их обыкновенно не бывает на нижней челюсти; на каждой передней жаберной дуге сидит от ПО до 140 длинных, тонких тычинок; чешуя очень слабая, легко спадающая; цвет спины у нее серовато-бурый, а боков туловища и брюха серебристо-белый (как у Clupea pontica).

Впрочем, каспийская селедка, водящаяся в Черном море, образовала там особую разность, которая во многих отношениях составляет переходную форму между обоими видами речных сельдей, именно: у черноморской Clupea caspia зубки крупнее, встречаются и на переднем конце нижней челюсти, на подбородке находится почти такой же бугорок, как у Clupea pontica, и число жаберных тычинок приметно меньше (от 75 до 106). В свою очередь, каспийские экземпляры черноморской сельди имеют более тупое рыло и меньшее количество жаберных тычинок (25-28). Черноморская сельдь вообще заметно крупнее каспийской и достигает иногда почти l 1/2 футов длины. Clupea caspia редко бывает более фута и 1-1 1/2 фунта весом; иногда, трочем, как уверяли проф. Кесслера, она достигает (ве-эятно, это Clupea pontica) веса 3-4 фунтов.

В последнее время О. А. Гримм (в своей монографии «Каспийская сельдь», 1887) каспийскую разность Clupea antica отделил в особый вид, названный им в честь проф. С. Ф. Кесслера Clupea kessleri, и описал еще третий, мелкий сельди — Clupea saposchnikovii. По его словам, последняя ближе к Cl. caspia, имеет легко Ьпадающую чешую, но отличается меньшей величиной, узким трубковидным плавательным пузырем (у Cl. caspia узырь широкий, объемистый), гораздо меньшим числом аберных тычинок на первой дуге (от 20 до 43), очень звитыми зубами на нижней челюсти и, главным образом, SM, что жаберная крышка не трапециевидная, как у С1. spia, а округленная. Ловцы считают эту селедку мелким гузанком (т. е. каспийской сельдью). По свидетельству рримма, эта мелкая сельдь входит в устья Волги немного тее других видов, но с большим количеством молочников Л. caspia.

Очень может быть, что это только мелкая разновидность юследнего вида или, что еще вероятнее, помесь между двумя коренными видами, так как формою плавательного пузыря, количеством жаберных тычинок и зубами на нижней челюсти Cl. saposchnikowii приближается к Clupea kessleri (или pontica). Число же тычинок в жаберной дуге составляет весьма непостоянный и очень сбивчивый признак, который вряд ли имеет значение, ему приписываемое*.

Кроме этих двух или трех видов речных сельдей, в Черноморском, Азовском и Каспийском бассейнах водятся еще два очень мелких вида сельдей, очень близких между собою, — Clupea delicatula и cultiventris, которые принадлежат уже к морским рыбам. Clupea delicatula, впрочем, поднимается в низовья Волги, верст на 60 вверх, и даже здесь мечет икру.

Из Черного и Каспийского морей сельди раннею весною вступают громадными стаями в реки, но далеко не во все эти рыбы входят в одинаково большом количестве. В этом отношении первенство принадлежит Дону и Волге. В Днепр они идут уже в гораздо меньшем числе, и ловля их производится главным образом только до порогов, которые составляют, по-видимому, важную преграду для дальнейшего их поднятия; уже под Екатеринославом весенняя ловля селедок бывает очень незначительна, а под Кременчугом и Киевом эти рыбы попадаются редко, хотя замечаются и в Пеле, а по моим расспросам, встречаются в Десне до Брянска. В Буг и Ингул речная сельдь не подымается высоко и замечается там редко, то же в Днестре и Дунае; в Кубань же она, по Данилевскому, не заходит вовсе. Как далеко она поднимается в Дон и его притоки — достоверно неизвестно, но в Волге селедка известна почти до самой Твери и во всех главных притоках, напр, в Оке (по которой доходит иногда до Калуги), Каме (где она, по Палласу и Лепехину, даже гораздо многочисленнее, чем в верхней половине течения Волги), в Вятке, Черемшане, Суре, Свияге и, гроятно, в других второстепенных реках. Следует заметить, однако, что, судя по всему, очень высоко подымается олько железница — Ciupea caspia, так как Ciupea pontica kessleri) до сих пор не была замечена выше Нижнего 1овгорода, откуда, собственно, рыбаки и начинают отличать оба вида. В Урал селедка входит только случайно -i косяках воблы, что, вероятно, зависит от того, что сельди, швущей с юга, трудно не заплыть в пресноводный разлив Золги*. В Куру, Терек и в быстро текущие персидские реки Ьельдь вовсе не заходит.
Черноморская сельдь

В Каспии селедка держится преимущественно в средней северной части моря, в отрытой, глубокой его части, где живет громадное количество мелких морских рачков, и ходит в Волгу раз в год, весною — для метания икры**, вообще после вскрытия реки, в конце хода воблы (см. «Плотва»). Обыкновенно единичные особи появляются в реке с конца марта; настоящий же ход, громадными косяками, открывается гораздо позже, именно в 20-х числах апреля. Случается, однако, что сельдь начинает идти в конце этого месяца или 8-10 апреля, но это бывает очень редко.

Ранний или поздний выход сельди, как и всякой другой проходной рыбы, зависит от ветра: северные выгонные ветры задерживают ход и даже заставляют рыбу вернуться; напротив, моряна, которая приносит с собою и тепло, ускоряет и к тому же облегчает его. При этом чем позднее сельди входят в реку, тем ход бывает дружнее и тем в более кратчайший срок они проходят вверх. По-видимому, почти всегда идет сначала крупная черноспинная сельдь (Cl. pontica, var. kessleri); мелкая (Cl. caspia) входит в устья Волги, обыкновенно когда уже пройдет вся крупная или большая часть ее*. Годами, впрочем, один из этих видов положительно преобладает; так, в 1856 году шла сельдь редкой величины, 2’/2 ф. веса. Главное значение имеет Cl. caspia (пузанок), но под конец лова больше идет Cl. kessleri (Гримм).

Наибольшая масса сельдей, которые идут сначала почти непрерывными косяками, проходит в устьях Волги в несколько дней; затем, уменьшаясь мало-помалу в количестве, они тянутся вверх несколько недель. Нередко случается, что главный ход (выход) сельди распадается на два периода. Сельди выбирают преимущественно ясные, солнечные дни, которые обыкновенно устанавливаются при продолжительных южных ветрах; северные же ветры, приносящие с собою холод, задерживают ход, и сельди в ожидании более благоприятных условий уходят от устьев в глубь моря. Случающиеся иногда во время хода штормы разбивают косяки в реке на мелкие части и загоняют рыбу на заливные места и в ильмени. По Гримму, при тихой воде сельдь идет стрежнем, при быстрой — жмется к берегу.

Сельди вступают в Волгу разными рукавами; иногда главные массы их идут по западным, иногда же по восточным, что находится в зависимости от направления ветров, так как во время постоянно меняющихся ветров сельдь входит и западными и восточными рукавами. Впрочем, в последние годы замечено, что сельдь идет преимущественно Бузаном и Ахтубой, что объясняют увеличением пароходной деятельности в западных рукавах. Действительно, не подлежит сомнению, что пароход, идущий в самых устьях навстречу косяку сельди, отгоняет ее обратно в море, хотя на непродолжительное время. Кроме того, влияние пароходного шума доказывается тем, что Бузан и Ахтуба -самые неудобные протоки для хода сельди, так как имеют сильное течение, которого рыба эта избегает, не будучи в силах с ним бороться. Поэтому в последних рукавах сельди не идут сплошными массами, а разбиваются на части и прижимаются к тому или другому берегу, смотря по направлению ветра.

По наблюдениям Бэра, стада сельдей в устьях Волги идут с быстротой 50 верст в сутки, но чем выше они поднимаются, тем движение их все более и более замедляется, и они долее остаются на одном месте. По последним наблюдениям (вероятно, расспросам) О. Гримма, скорость хода сельди около 20 верст в сутки; выше, где течение сильнее, только 13. Это слишком мало для такой быстрой в движениях рыбы, хотя бы она шла только днем. По общему мнению рыбаков, сельдь на ночь уходит в глубину и здесь ночует. Однако она (Гримм) попадает в плавные сети ночью, но с грузилами (днем — в сети без грузил), из чего можно заключить, что она идет и ночью, только на глубине.

Близ Царицына сельдь показывается обыкновенно в первых числах мая, и ход ее продолжается здесь около месяца. У Хвалынска главный лов сельди бывает в июне (около средины), а у Казани она начинает попадаться только в июле, притом же в небольшом количестве, так как булыпая часть уцелевшей сельди поднимается в Каму. Судя по тому, что одиночные особи встречались в верховьях Волги (в Ка-лязине) в июле, надо принять, что сельдь может в исключительных случаях зазимовать в реке. Факт этот отчасти подтверждается наблюдениями Кесслера, который находил сельдей в Верхней и Средней Волге в сентябре. В первом случае сельдь не могла подняться из устьев до верховьев в июле, во втором — достигнуть моря ранее наступления зимы.

Сельди входят из моря в Волгу с совершенно незрелыми половыми продуктами, поэтому они в низовьях этой реки не мечут икры и поднимаются для этой цели выше. Надо полагать, что сельди начинают нереститься уже в пределах Саратовской губ., и только самые поздние мечут икру, может быть, в Черноярском уезде. По свидетельству Кноблоха, сельдь мечет икру в затонах около Сарепты обыкновенно в конце первой половины мая; ниже нерест не наблюдался никем из ловцов (Гримм). Время метания икры с точностью еще не определено, но, по-видимому, оно приходится в более нижних частях реки на май (вторую половину), а в средних — в июне. Вообще сельди нерестуют в разные сроки, так как входят в Волгу с неодинаково развитыми половыми продуктами. Cl. kessleri, входящая в устья с сравнительно менее зрелыми молоками и икрой, нерестится выше, чем Cl. caspia. Вообще ранняя сельдь должна по тем же причинам метать выше, чем поздняя. По мере созревания икры рыбы, отделяясь от общей массы, заходят в речные затоны, где и выметывают икру на песчаных отмелистых местах или около берегов, куда рыбу прибивает течением. По наблюдениям Гримма, самцы с зрелыми молоками встречаются раньше, чем зрелые икряники, и обыкновенно молочники жирнее, хотя мельче. По-видимому, количество самцов должно быть более количества самок.

Во время нерестования наружный покров головы у сельдей претерпевает сильное изменение: он значительно утолщается и из прозрачного становится мутным, молочно-белого цвета; при этом и глаза рыбы совершенно затягиваются такою же непрозрачною пленкою, вследствие чего сельди, как говорят ловцы, слепнут. Во время самого акта метания икры она сильно бьется и мечется, причем нередко выскакивает из воды на берег; освободившись же от икры, сельдь так слабеет, что выплывает на поверхность воды и кружится (быть может, вследствие своей слепоты) как одурелая, что и послужило поводом к названию ее бешеной, или веселой, рыбой. Предрассудок этот, как известно, долгое время служил причиною неупотребления в пищу сельдей в Поволжье.

Впрочем, до сего времени нерест сельди никем не был наблюдаем, кроме самих рыбаков. Не подлежит только никакому сомнению, что он совершается по ночам, что выпущенная икра не падает на дно и не прикрепляется к подводным предметам*, а плавает довольно свободно в воде, подобно икре других близких западно-европейских и североамериканских сельдей, и уносится вниз течением. Относительно североамериканского Shad (Alausa praestabilis) известно, что совершенно взрослые рыбы (почти одинакового роста с нашими крупными сельдями — Cl. caspia) содержат обыкновенно около 100 000 икринок, что икра выметывается в очень теплой воде (19 °R) и что мальки выклевываются через 3-5 дней в значительном расстоянии от места нереста.

Выметав икру, чрезвычайно истощенная и исхудавшая сельдь сносится течением воды вниз по реке, но уже в одиночку или нестройными стаями. В это критическое для них время большая часть сельди, по-видимому, погибает не столько от сильных жаров, сколько от сильных ветров, которыми ее выкидывает на берег массами. Рыбы эти, выходя из моря, перестают есть и, борясь с противным течением на протяжении многих сотен верст, конечно, сильно утомляются; выметав же икру, совершенно лишаются сил; недостаток обычной пищи, а быть может, и продолжительное влияние пресной воды (которое, вероятно, и служит причиною образования пленки на глазах) довершают истощение сельди; поэтому достаточно даже незначительного волнения, чтобы убить и без того полумертвую рыбу.

По мере того как наружные покровы головы сельдей приходят в нормальное состояние, покатная сельдь перестает кружиться и начинает уже справляться с течением. Вместе с сельдями скатываются в продолжение лета и даже осенью развившиеся из икры мальки, которых никогда не замечали в средних частях Волги; в устьях же Молодь сельдей показывается нередко вместе с другими мальками; некоторые ловцы уверяют, что мальки сельдей идут сверху протоками и всегда придерживаются главного русла реки, а потому никогда не встречаются ни в затонах, ни в ильменях. Несомненно, что молодь эта спешит попасть в море, где и достигает своего полного развития. Академик Бэр наблюдал молодых сельдей, около вершка длиною, в глубоких частях Каспия между морскою травою. Молодая сельдь, не достигшая половой зрелости, встречается летом также массами в заливах Каспия, особенно в Кара-Богазе, где даже вода принимает от нее селедочный запах. По мнению г. Пельцама, большая часть сельдей живет в море круглый год и там же мечет икру; в Волгу же входит с этой целью только меньшая, а молодь, выведшаяся в реке, едва ли попадает в море. Последнее положение совершенно невероятно; что же касается первого, то, приняв во внимание тот факт, что часть сельди Азовского моря, как мы увидим далее, выметывает икру не в реке, что двухлетняя азовская сельдь (1 1/3-2 пуда в тысяче) уже способна к размножению, тогда как в Волгу идет только крупная сельдь, вдесятеро большего веса (22 пуда на тысячу), нельзя отрицать возможности нереста мелкой каспийской сельди в морских заливах*. По-видимому, в Волгу и вообще в реки входят только самые сильные и крупные особи, которые в состоянии справиться с течением.

Ход сельди Азовского моря весьма обстоятельно описан Данилевским. Сюда возвращается она из Черного моря в марте и в это время бывает очень худа, так как перед нерестом начинает меньше есть. Минуя устья Кубани, она быстро проходит через Керченский пролив и уже со второй половины марта начинает ловиться под Таганрогом, сначала, впрочем, мелкая. У устьев Дона сельдь показывается не ранее мая, подымается в него по слаботекущему северному рукаву — Мертвому Донцу — и ловится не долее месяца. Нерест, однако, происходит не только в самой реке, но и по лиманам и мелким бухтам почти пресноводного Таганрогского залива; в начале июля тут же можно найти множество мальков не более 1/2 вершка в длину. Наиболее крупная рыба мало входит в Дон.

Выметав икру, вся сельдь возвращается в Азовское море и начинает отъедаться. Пища ее состоит из водяных растений, червей, насекомых, а также и маленьких рыбок. Азовские рыбаки даже считают главною пищею сельди т. н. морских снетков — особую породу морских рыб из сем. атеринок (отдела колючеперых рыб), именно Atheria hepsetus, также анчоусов, или хамсу (Engraulis). По Данилевскому, годовалая сельдь называется здесь тастунцом (в тысяче 20-25 ф.); пузанок, уже мечущий икру, есть двухлеток, увеличившийся втрое и вчетверо (1 1/2-2 пуда в тысяче)*; осенью пузанок принимает уже название снетковой сельди. Трехгодовалая сельдь — танковая — увеличивается еще вдвое (3 1/2 пуда), а на четвертом году сельдь называется уже мерною (5-6 пудов), осенью — мерною керченскою. Самая крупная рыба известна под названием буркунца или бешака, который к осени достигает еще большего весу и называется заломом.
* О. Гримм полагает, что речная сельдь достигает половой зрелости трех лет. По его мнению, найденная им (в июле) в Каспии небольшая рыбка, от 15 до 45 милл., названная Кесслером Clupeonella Grimmii, так как очень напоминает личинку обыкновенной сельди (CI. harengus), составляет личинку речной сельди. Ввиду уже наблюдавшейся молоди сельдей (в ‘/з вершка) это весьма сомнительно.

Осенью начинается обратный переход сельди — из Азовского моря в Черное. Переход этот рыбаки объясняют боязнью льда и доказывают это тем, что однажды, когда появился у берега, где было много сельдей, шерех (т. е. шуга), то вся стая бросилась на берег, так что до 2 миллионов рыбы осталось на суше. Кроме того, охлаждение воды гонит отсюда и снетков. В Керченском проливе первая сельдь показывается в начале сентября, именно снетковая, очень жирная, вкусная и чрезвычайно нежная. За нею идут все более и более крупные сельди, так что ход самой большой (залома) продолжается до тех пор, пока не покажется тонкий лед. В южной части пролива, где вода солонее и замерзает поздно, а то и вовсе не замерзает, сельди держатся иногда всю зиму. Стаи их вообще подвигаются очень медленно и часто, особенно при обратном ветре, возвращаются назад в Азовское море. Выходящая отсюда сельдь идет на запад не далее Феодосии; большая же часть ее направляется к юго-востоку и доходит до малоазиатского берега, даже, хотя в небольшом количестве, до Трапезунда. В западной части Черного моря встречаются, следовательно, особые стаи сельдей, которые осенью и зимою держатся здесь уже далеко не так грудно, как в восточной. Тоже и в Днепр они входят уже далеко не в таком множестве, как в Дон, и ход этот замечается здесь немного ранее — около Благовещения; сельдь ловится до конца мая, сначала мелкая, потом средняя (подтумок) и, наконец (в мае), крупная.

Ловля сельдей производится всегда неводами, реже плавными сетями (в Днепре), но мы не станем здесь распространяться о ней*. Наибольшее количество этой рыбы ловится в низовьях Волги, Дона и в Керченском проливе, и здесь нередко удавалось захватить неводом до 50 000 штук зараз. Ловля сельдей производилась с давних времен лишь на Дону и по берегам Черного моря; астраханская же сельдь долгое время оставалась без всякого употребления, и только в Саратовской губ. она солилась в тридцатых годах; потом стали топить из нее жир, которым она проникнута насквозь, подобно семге. Сама же она употреблялась в пищу только чувашами и мордвинами и считалась русскими ядовитой рыбой; даже и теперь голова этой рыбы считается вредной. Академик Бэр, имея в виду недостаток привозных заграничных сельдей во время Крымской войны, посоветовал некоторым арендаторам рыбных промыслов солить беше-нок по голландскому способу. Опыт оказался настолько удачным, что в 1855 году было посолено их на разных промыслах до 10 милл., которые под именем каспийских сельдей нашли себе сбыт на Нижегородской ярмарке, в Москве и отчасти Петербурге. Затем с каждым годом количество соленых сельдей увеличивалось, а количество вытапливаемого из этой рыбы жира уменьшалось. Теперь жир добывается только из миноги, но и эта рыба находит более выгодное употребление, и, вероятно, жиротопление на Волге скоро и вовсе прекратится. Оно находило себе извинение единственно в том обстоятельстве, что бешенка шла в таком большом количестве и проходила так скоро, что при всем желании невозможно было успеть посолить всю пойманную рыбу. Притом сельдь очень нежна, быстро снет и в теплую погоду скоро портится.

Хорошо приготовленная астраханская и азовская сельдь очень вкусная рыба и нисколько не уступает в этом норвежской и даже шотландской сельди (настоящей). Дешевизна ее причиной того, что она вошла в употребление между простонародьем: в средних губ. и по всему Поволжью это самая любимая закуска всего рабочего люда. На месте цена тысячи соленых сельдей, напр, в Астрахани (за последнее десятилетие), — от 8 до 25 руб. (в 1882 г.). Количество улова увеличивается с каждым годом и от 166 милл. штук (в устьях Волги) в 1879 г. постепенно возросло до 315 милл. (в 1885 г.). В прошлом десятилетии только один год (1872) оказался небывало высоким по улову, именно до 350 миллионов.

Несмотря на то, что в Дону и в Азовском море производится гораздо более интенсивный лов сельди, чем в низовьях Волги, и что в самом Каспии селедочного лова еще не производится, что количество уловов на Волге не только уменьшается, а увеличивается, в последние годы возник довольно странный и по меньшей мере преждевременный вопрос — об урегулировании ловли каспийской сельди. Основываясь на том, что будто бы в устьях Волги вылавливается почти вся сельдь, входящая в реку, и таким образом лишается заработков население большей части Астраханской губернии, и сельди не дают возможности выметать икру, владельцы заводов, расположенных выше Астрахани, имея, конечно, в виду только свои собственные интересы, добились значительных ограничений лова в устьях.

Ограничения эти не имеют, однако, никакого смысла. Лов в устьях и без того ограничен обширным пространством, ими занимаемым, и тем, что сельдь идет здесь в течение нескольких дней. Затем, что касается населения, то, в сущности, совершенно безразлично, на кого из ры-бозаводчиков оно будет работать. Наконец, улов сельди не только не уменьшается, но и с каждым годом увеличивается; следовательно, достаточная часть сельдей успевает выметать икру. Известно, что значительный лов этой рыбы производится даже вне пределов Астраханской губернии, напр, в Саратовской, где она продается уже за бесценок-как по причине еще господствующего здесь предрассудка, так, вероятно, еще по причине своего дурного качества, вызванного дальним поднятием против течения и продолжительным постом. Лучшая, т. е. самая жирная и ценная, сельдь ловится именно в устьях, и не в интересах потребителей получать дурной рыбный товар вместо хорошего.

Если уж заботиться о том, чтобы дать возможность сельди выметать икру в возможно большем количестве, то логичнее всего было бы ограничить лов именно выше Астрахани, в пределах Астраханской губернии, где она, потеряв уже часть своей ценности, еще не нерестится. Дело в том, что ловля этой рыбы на местах нереста и во время метания ею икры не может быть признана так же безусловно вредною, как такая же ловля других карповых рыб Волги, потому что неприлипающая икра сельдей немедленно уносится водой с нерестилища. Ловля в момент нереста или незадолго до него, способствуя, как всегда, вытеканию зрелых половых продуктов, при таком свойстве икры менее, чем при ловле других рыб, может послужить причиною уменьшения рыбы. А так как не подлежит сомнению, что в море возвращается лишь самая ничтожная часть сельди и что большая часть ее, выметав икру, погибает совершенно непроизводительно от истощения сил, то необходимо прийти к заключению, что в Нижней Волге прямой расчет вылавливать всю сельдь, как бы дешево она ни ценилась. Во всяком случае, выгоднее, если эта сельдь будет съедена мордвой, чем воронами и чайками.

Вообще об оскудении волжского сельдяного лова еще не может быть и речи. Напротив, следовало бы озаботиться о том, чтобы найти новые рынки для сбыта соленой астраханской сельди, падающей в цене до 8 р. за тысячу, т. е. около копейки за фунт, в свежем виде продававшейся в 1885 году даже до 74 коп. за тысячу. Между тем в Западной Европе речные сельди (Alosa vulgaris и Alosa finta), близкие к нашим и вряд ли превосходящие их вкусом, ценятся весьма дорого. Так, в устьях Рейна весною 1887 года было поймано несколько десятков тысяч Alosa, причем каждая ценилась около 65 коп.!

Когда же наступит время действительного уменьшения уловов наших сельдей или даже когда спрос на них усилится, то по аналогии с североамериканской Alosa praestabilis размножение их не может представить никаких затруднений. Двадцать лет назад Сес-Грином были произведены первые опыты разведения Shad, и в настоящее время каждогодно в североамериканских реках оплодотворяются сотни миллионов икринок этой рыбы, так что не только было достигнуто прежнее ее изобилие, но она стала ловиться в большем количестве. Икра, выделенная из рыб, пойманных во время нереста, оплодотворялась на блюдах молоками и бросалась в плавучие ящики с решетчатым дном, утвержденные посредине реки таким образом, чтобы течение направлялось на дно и таким образом поддерживалось движение воды в ящике. Уход заключался в удалении мертвых икринок. Через 3-5 дней выклевывалась молодь, и ее в первую же ночь (для большей безопасности от рыб) выпускали из ящика, предоставляя собственным силам, так как наибольшие опасности, угрожавшие ей в эмбриональной жизни, уже пережиты.

Во всяком случае, не мешало бы нашим ихтиологам сделать подобные опыты разведения такой важной промысловой рыбы и вместе с тем попробовать акклиматизировать ее в реках Балтийского и Северного бассейнов, а также в больших озерах (Ладожском и Онежском), что уже достигнуто американцами, а по аналогии с корюшкой, тоже коренной морской рыбой, весьма возможно. Особенно важное значение имела бы сельдь для наших малокормных и скудных рыбою северных рек: в реке сельди, как известно, не нуждаются в пище, а в Белом море и Северном океане они найдут ее в избытке. По всей вероятности, при опытах разведения сельди на Волге или Дону можно было бы на первое время заменить искусственное оплодотворение вылавливанием сельдевой икры на местах нереста по китайскому способу, т. е. сачками из кисеи или газа, а затем уже помещать икринки в плавучие ящики. Что же касается перевозки икры бешенки в другие местности, то есть основание предположить, что икра эта может перенести очень дальний путь весьма простым способом. Проф. Бэр говорит в своем отчете об рыболовстве в Сев. Америке, что д-р Даниэль из Саванна выжал большое количество икры и молок Al. praestabilis на темную бумагу, дал ей несколько обсохнуть и послал по почте м-ру Куперу, который поместил икринки в небольшом притоке Алабамы. Так как Купер наблюдал за икрой и тем не менее она спустя несколько времени исчезла, то, по всем вероятиям, из икринок выклюнулись рыбки, затем уплывшие. Это предположение подтвердилось тем, что через несколько лет бешенки появились в бассейне Алабамы, в котором (как и в Мексиканском заливе) прежде никогда не встречались, и затем стали ловиться здесь в большем или меньшем количестве непрерывно. Было бы весьма интересно окончательно разрешить возможность подобной пересылки, так как появление рыбы в Алабаме можно приписать и другим причинам.

Сколько известно, бешенки на удочку в реках никогда не попадаются, что весьма понятно. Впрочем, может быть, она изредка попадается под осень, и потому желательно, чтобы волжские рыболовы-охотники сообщили об этом. По словам г. Мардероссо, сельдь в море (у Баку) берет на червя.